Нет другого человеческого типа, который по реализму равнялся бы экстравертированному сенсорному типу. Его объективное чувство действительности необыкновенно развито. В своей жизни он накопляет опыты из конкретных объектов, и чем сильнее он выражен, тем меньше употребления от делает из своего опыта. Его переживание в известных случаях вообще не становится тем, что заслуживает название опыта. Все, что он ощущает, служит ему только поводом для новых ощущений, и все новое, что входит в круг его интересов, приобретается путем ощущений и должно служить только для этой цели. Поскольку имеется склонность считать сильно выраженное чувство к чистой действительности очень разумным, такие люди оцениваются как разумные. Но в действительности они совсем не являются таковыми, так как они в такой же степени подвержены ощущению иррациональной случайности, как и рационального события. Такой тип ? в большинстве случаев дело, очевидно, идет о мужчинах, ? конечно, не думает, что он подвержен ощущениям. Он скорее осмеет это выражение, как совершенно неправильное, так как для него ощущение есть конкретное выражение жизни: оно для него означает полноту действительной жизни. Его намерения, как и его нравственность, направлены на конкретное наслаждение. Потому что истинное наслаждение имеет свою особую мораль, свою особую умеренность и закономерность, свое самоотречение и готовность к жертве. Он вовсе не должен быть чувственным, грубым человеком, но может дифференцировать свое ощущение до самой высокой эстетической чистоты, никогда не изменяя своему принципу объективного ощущения, даже в самом абстрактном ощущении. ?Цицерон безрассудного наслаждения жизнью¦ Вульфена (Wulfena) является искренним самопризнанием подобного типа. Книга кажется мне достойной прочтения под этим углом зрения.
На более низкой ступени этот тип является человеком осязательной действительности, без склонности к размышлениям и без властных замыслов. Его постоянный мотив ? ощущать объект. Иметь ощущения и по возможности наслаждаться. Это не отталкивающий человек, напротив, он часто обладает приятной и живой способностью к наслаждению, иногда он веселый товарищ, иногда полный вкуса эстет. В первом случае большие проблемы жизни зависят от более или менее хорошего обеденного стола, во втором они относятся к хорошему вкусу. Когда он ощущает, то все существенное для него сказано и исполнено. Все может быть только конкретным или действительным, предположения помимо и сверх этого допускаются лишь постольку, поскольку они усиливают ощущения. Они совсем не должны усиливать ощущения только в приятном смысле, так как этот тип не обыкновенный сладострастник, но он хочет только самых сильных ощущений, которые он, согласно своей природе, всегда должен получать извне. То, что идет изнутри, кажется ему болезненным и недостойным. Поскольку он мыслит и чувствует, он всегда сводит к объективным основам, т. е. к влиянию, которое исходит от объекта, не считаясь даже с самым сильным уклонением от логики. Осязательная действительность при всех обстоятельствах дает ему вздохнуть свободно. В этом отношении он полон самого неожиданного легковерия. Психогенный симптом он без сомнения отнесет к низкому стоянию барометра, а существование психического конфликта кажется ему ненормальным мечтанием. Его любовь несомненно основывается на чувственном раздражении объекта. Поскольку он нормален, он полностью приспособлен к данной действительности, полностью потому, что это всегда очевидно. Его идеал ? действительность, и по отношению к ней он полон почтения. У него нет идейных идеалов и потому нет основания вести себя как-нибудь несоответственно с фактической действительностью. Это выражается во всех внешних проявлениях. Он хорошо одевается, соответственно своим обстоятельствам, у него хорошо едят и пьют, удобно сидят или, по крайней мере, понимают, что его утонченный вкус должен предъявлять особые претензии к окружающему его. Он даже убежден, что известные жертвы стилю явно вознаграждаются.
Но чем более ощущение перевешивает, так что ощущающий субъект исчезает за ощущением, тем неприятнее становится этот тип. Он развивается или в грубого, стремящегося к наслаждениям человека, или в скрупулезного, рафинированного эстета. Как ни необходим для него объект, он все-таки как нечто существующее в себе и через себя обесценивается. Он преступно насилуется и выжимается, так как он вообще употребляется только как повод для ощущения. Связь с объектом доводится до крайности. Благодаря этому, однако, бессознательное, вместо того чтобы играть компенсаторную роль, вынуждено стать в открытую оппозицию. Раньше всего приобретают влияние подавленные интуиции в форме проекций на объект. Появляются авантюристические проекты; если дело идет о сексуальном объекте, то ревнивые фантазии и состояния страха играют большую роль. В тяжелых случаях развиваются разного рода фобии и в особенности симптом навязчивости. Патологические содержания имеют заслуживающий внимание характер ирреальности, часто морально и религиозно окрашенный. Часто развивается хитрое крючкотворство, смешная скрупулезная нравственность и примитивная, суеверная и ?магическая¦ религиозность, которая придерживается непонятных обрядов. Все это происходит из подавленных, недостаточно дифференцированных функций, которые в этом случае упорно противостоят сознанию и тем резче проявляются, чем на более нелепых предположениях они кажутся основанными, в полную противоположность к чувству действительности. Вся культура чувствования и мышления кажется в этой второй личности искаженной в болезненную примитивность; разум ? это мудрствование и педантизм, мораль ? это пустое морализование и очевидный фарисеизм, религия ? нелепое суеверие, способность предчувствовать, этот благодарный дар человека, ? личная причуда, обнюхивание каждого угла, и, вместо того чтобы расширяться, сужаемся до слишком человеческой мелочности.
Специальный навязчивый характер невротического симптома представляет сознательную противоположность к сознательной моральной непринужденности одной сенсорной установки, которая с точки зрения рационального суждения без выбора принимает происходящее. Если даже отсутствие гипотез у ощущающего типа не означает отсутствие закономерности и границ, то все-таки у него не имеется совершенно необходимого ограничения суждением. Но рациональное суждение представляет некоторое сознательное принуждение, которое рациональный тип накладывает на себя как будто добровольно. Это принуждение для сенсорного типа исходит из бессознательного. Кроме того, связь с объектом у рационального типа, именно вследствие существования суждения, никогда не имеет того значения, как то необходимое отношение к объекту, которое имеет сенсорный тип. Когда его установка достигает ненормальной односторонности, то он вследствие этого в той же мере подвергается опасности попасть во власть бессознательного, в какой он сознательно зависит от объекта. Если же у него появляется невроз, то с ним гораздо труднее обходиться разумным образом, потому что те функции, к которым обращается врач, находятся в относительно недифференцированном состоянии, и поэтому на них можно мало или даже совсем нельзя рассчитывать. Для того чтобы довести что-нибудь до его сознания, часто требуется эффективное средство воздействия.