Интровертированный мыслительный тип

Интровертированный мыслительный тип

Точно так же, как Дарвина можно было бы изобразить как нормальный экстравертированный мыслительный тип, так можно было бы указать для примера па Канта как на противостоящий интровертированный мыслительный тип. Так же, как первый говорит фактами, так последний основывается на субъективном факторе. Дарвин стремится к широкому полю объективной действительности, Кант, напротив, оставляет за собою критику познания вообще. Если мы возьмем Кювье и противопоставим ему Нитцше, то контраст будет еще острее.

Интровертированное мышление характеризуется преобладанием вышеописанного мышления. Оно, как и экстравертированный параллельный ему случай, находится под преобладающим влиянием идей, которые происходят, однако, не из объективного данного, но из субъективного основания. Он, как и экстравертированный, будет следовать своим идеям, но в обратном направлении, не наружу, а внутрь. Он стремится к углублению, а не к расширению. Этой основой он в очень значительной мере и несомненным образом отличается от параллельного ему экстравертированного случая. То, что отличает экстравертированного, а именно его интенсивная относимость (Bezogenheit) к объекту, обычно почти полностью отсутствует у него, как, впрочем, у всякого интровертированного типа. Если объектом является человек, то этот человек ясно чувствует, что собственно он рассматривается только негативно, т. е. в более легких случаях он сознает, что он лишний, а в худших он чувствует, что его прямо отвергают как помеху. Это негативное отношение к объекту, эта индифферентность до отвержения характеризует каждого интровертированного и вообще чрезвычайно затрудняет описание интровертированного типа. Все в нем проявляет тенденцию к исчезанию и скрытности. Его суждение кажется холодным, не гибким, произвольным и легкомысленным, потому что оно менее относится к объекту, чем к субъекту. В нем совсем не чувствуется того, что придает объекту несколько большую ценность, но оно всегда несколько уходит за объект и дает почувствовать превосходство субъекта. Вежливость, любезность и приветливость могут быть налицо, но часто с особенным привкусом известной робости, которая выдает скрытое намерение, а именно намерение обезоружить противника. Его нужно успокоить, потому что иначе он начнет мешать. Он даже не противник, но если он чуток, то он чувствует, что его некоторым образом отталкивают, быть может, даже не придают ему никакой цены. Объект всегда находится в некотором пренебрежении или, в худших случаях, окружается излишними мерами предосторожности. Таким образом, этот тип легко исчезает за облаком недоразумений, которое становится тем гуще, чем более он для компенсации старается с помощью своих неполноценных функций надеть маску учтивости, которая, однако, находится в самом резком контрасте с его действительной сущностью. Если при построении своего идеального мира он не пугается самого смелого дерзания и не отбрасывает ни одной мысли потому, что она может быть опасной, революционной, еретичной или оскорбительной для чувств, то его охватывает величайшая робость, если дерзание должно стать внешней действительностью. Это противно его натуре. Если даже он проводит свои мысли в мир, то он не ведет их как заботливая мать своих детей, но он выпускает их и весьма досадует, если они сами не пробивают себе дороги. Его по большей части громадная практическая неприспособленность или его предубеждение к рекламе во всяком смысле оказывают ему содействие в этом. Если его продукция кажется ему субъективно правильной и истинной, то она и должна быть правильной, и другим остается только преклониться перед этой истиной. Он не пошевельнется даже, чтобы привлечь на сторону своих идей кого-нибудь, особенно кого-нибудь пользующегося вниманием. И если он это делает, то делает по большей части так неумело, что он достигает противоположных своему намерению результатов. С конкурентами в собственной специальности у него по большей части плохие отношения, так как он никогда не умеет снискать их расположение; обычно он даже дает им понять, насколько они не нужны ему. В преследовании своих идей он по большей части упрям, упорен и не поддается влиянию. Изредка контрастом к этому является его внушаемость по отношению к личным влияниям. Если объект кажется безопасным, то этот тип чрезвычайно доступен как раз неполноценным элементам. Они овладевают им через бессознательное. Он позволяет грубо обходиться с собою и дает эксплуатировать себя самым постыдным образом, если только ему не мешают преследовать свои идеи. Он не видит, когда за его спиной его грабят и практически вредят ему, так как его отношение к объекту имеет для него второстепенное значение и объективная оценка его продукции ему неизвестна. Когда он обдумывает возможность осуществления своей проблемы, то он усложняет ее, и поэтому его охватывают всевозможные сомнения. Насколько ясна ему внутренняя структура его мыслей, настолько неясно ему, где и когда они найдут место в действительном мире. Он с трудом может предположить, что то, что ему ясно, не всякому кажется ясным. Его стиль по большей части затруднен всякими прибавками, ограничениями, предосторожностями, сомнениями, которые происходят от его недоверчивости. Работа у него подвигается с трудом. Или он молчалив, или он попадает па людей, которые его не понимают; этим путем он накопляет доказательства неизмеримой глупости людей. Если же его когда-нибудь случайно поймут, то он впадает в легковерную переоценку. Он легко становится жертвой честолюбивой женщины, которая умеет использовать его отсутствие критики по отношению к объекту, или он объясняется перед мизантропическими юношами с детским сердцем. Часто его внешнее поведение неумело, чтобы избежать внимания, педантично заботливо или заметно беззаботно, полно детской наивности. В специальной области своей работы он возбуждает сильнейшие возражения, с которыми он не знает, что делать, если только благодаря своему примитивному аффекту он не дает вовлечь себя в настолько же язвительную, сколько бесплодную полемику. В широких кругах он считается беззастенчивым и властным. Чем короче его узнают, тем благосклоннее становится суждение о нем, и его ближние умеют высоко ценить близость к нему. Далеко от него стоящим он кажется строптивым, недоступным, высокомерным, часто даже озлобленным вследствие своего неблагоприятного предубеждения против общества. Лично, как учитель, он имеет мало влияния, так как ему неизвестен строй ума его учеников. Учение в своем основании даже не интересует его, если только оно случайно не является для него теоретической проблемой. Он плохой учитель, так как во время учения он обдумывает предмет учения, а не довольствуется изложением его.

С усилением его типа его убеждения становятся неподвижнее и непреклоннее. Посторонние влияния исключаются, и для посторонних он становится лично несимпатичнее и поэтому больше зависит от близких. Его язык становится более индивидуальным и еще менее связанным нормами, и его идеи становятся глубокими, но уже не могут удовлетворительно быть выраженными имеющимся материалом. Недостаток заменяется эмотивностью и чувствительностью. Чужое влияние, которое он внешне резко отклоняет, захватывает его изнутри, со стороны бессознательного, и он должен собирать доказательства против него и как раз против вещей, которые посторонним кажутся совершенно ненужными. Так как вследствие недостатка отношения к объекту его сознание субъективируется, то самым важным ему кажется то, что больше всего подходит к тайникам его личности. И он начинает смешивать свою субъективную истину со своей личностью. Хотя он не будет никого лично притеснять за его убеждения, но он ядовито, задевая личность, нападает на всякую, даже справедливую критику. Этим он постепенно изолирует себя во всяком смысле. Его первоначально плодотворные идеи становятся разрушительными, так как они отравляются осадком озлобления. С изоляцией вовне растет борьба с бессознательным влиянием, которое постепенно начинает его парализовать. Усиленное влечение к одиночеству должно защитить его от бессознательных влияний, но обычно оно ведет его глубже в конфликт, который внутренне его истощает.

Мышление интровертированного типа позитивно и синтетично в смысле развития идеи, которые в возрастающей степени приближаются к вечной действительности первоначальных образов. Но если ослабляется их связь с объективным опытом, то они становятся мифологическими и для современного положения вещей ложными. Поэтому это мышление лишь до тех пор ценно для современников, пока оно стоит в ясной и понятной связи с известными в то время фактами. Если же мышление делается мифологическим, то оно становится чуждым и протекает в себе самом. Противостоящие этому мышлению относительно бессознательные функции эмоции, интуиции и ощущения неполноценны и имеют примитивно экстравертированный характер, которому следует приписать все тягостные влияния объекта, которым подвержен интровертированный мыслительный тип. Меры самозащиты и заграждения, которыми такие люди обычно окружают себя, достаточно известны, так что я могу избавить себя от их описания. Все это служит для защиты от ?магических¦ воздействий; сюда относится также страх перед женским полом.


Продолжение