Преобладание интровертированного ощущения создает определенный тип, который отличается известными особенностями. Это иррациональный тип, так как из происходящего он делает выбор, не руководствуясь преимущественно разумным суждением, но основывается на том, что именно происходит. В то время как экстравертированный сенсорный тип определяется интенсивностью воздействия объекта, интровертированный ориентируется на интенсивность вызванного объективным раздражением участия субъективного ощущения. При этом возникает, очевидно, не пропорциональная связь между объектом и ощущением, но, по-видимому, совершенно неопределенная и произвольная. Поэтому внешне, так сказать, никогда нельзя предвидеть, что произведет впечатление и что не произведет. Если бы существовала пропорциональная силе ощущения способность и готовность выражения, то иррациональность этого типа была бы чрезвычайно заметной. Такой случай, например, бывает, когда индивидуум бывает продуктивным художником, Но так как это исключительный случай, то характерная для интровертированного трудность выражения скрывает так же его иррациональность. Он может, наоборот, обращать на себя внимание своим спокойствием, или пассивностью, или разумным самообладанием. Эта особенность, которая вводит в заблуждение поверхностное суждение, обязана своим существованием независимости от объекта. В нормальном случае объект сознательно не обесценивается, но его лишают соблазна тем, что он тотчас заменяется субъективной реакцией, которая более не имеет отношения к действительности объекта. Это, конечно, действует как лишение объекта его цены. Такой тип легко может спросить кого-нибудь, для чего объекты вообще существуют, чем вообще еще оправдывают свое существование, так как все существенное происходит без объектов. Это сомнение имеет право на существование в крайних случаях, но не в нормальном, так как объективное раздражение необходимо для ощущения, но только оно вызывает нечто другое, чем это можно было бы предположить по внешнему положению вещей. Внешне это выглядит так, как будто действие объекта вообще не доходит до субъекта. Это впечатление правильно постольку, поскольку субъективное, происходящее из бессознательного содержание втискивается между ними и перехватывает воздействие объекта. Это вмешательство может произойти с такой резкостью, что получается впечатление, будто индивидуум непосредственно защищается от воздействия объекта. В случае какого-нибудь усиления такая оборонительная защита происходит в действительности. Когда бессознательное хоть немного усиливается, субъективная часть ощущения становится настолько живой, что она почти полностью покрывает воздействие объекта. Отсюда происходит с одной стороны ? для объекта ? чувство полного обесценения, с другой стороны ? для субъекта ? иллюзорное понимание действительности, которое, конечно, только в болезненных случаях, может дойти до того, что индивидуум не в состоянии более различать между действительным объектом и субъективным восприятием. Хотя это важное различие полностью исчезает только в состоянии, приближающемся к психотическому, но все-таки субъективное восприятие задолго до того может влиять на мышление, чувствование и поступки, несмотря на то что объект ясно виден во всей своей действительности. В тех случаях, когда воздействие объекта вследствие особых обстоятельств, например вследствие особенной интенсивности или полной аналогии с бессознательным образом, доходит до субъекта, такой даже нормальный тип бывает вынужденным поступать согласно своему бессознательному оригиналу. Этот образ действия по отношению к объективной действительности имеет иллюзионный характер и потому кажется чрезвычайно странным. Он сразу выявляет чуждую действительности субъективность этого типа. Но там, где воздействие объекта проникает не полностью, там оно встречает мало проявляющий участие благожелательный нейтралитет, который вынужден постоянно успокаивать и уравнивать. Слишком низкое несколько возвышается; слишком высокое немного принижается, проявляющее энтузиазм смягчается, экстравагантное сдерживается, и необычайное приводится к ?настоящей¦ формуле, ? все это для того, чтобы держать воздействие объекта в необходимых пределах. Этим также этот тип действует угнетающе на окружающее, если только его полная безвредность не стоит вне всякого сомнения. Но в этом последнем случае индивидуум легко становится жертвой агрессивности и стремления к господству других. Такие люди обыкновенно позволяют злоупотреблять собою и отплачивают за это усиленным сопротивлением и упрямством в неуместном случае. Если отсутствует способность художественного выражения, то все впечатления идут внутрь, в глубину, и не допускают действия сознания, лишая его возможности приобрести господство над очаровывающим впечатлением посредством сознательного выражения. Для своих впечатлений этот тип относительно располагает только архаическими возможностями выражения, потому что мышление и чувствование являются относительно бессознательными, а поскольку они сознательны, они располагают только необходимыми, банальными и повседневными выражениями. Поэтому, как сознательные функции, они совершенно неспособны адекватно передать субъективные восприятия. Поэтому этот тип с чрезвычайным трудом открывается объективному пониманию, и даже себе подобному он по большей части остается непонятным.
Его развитие отдаляет его главным образом от действительности объекта и отдает его во власть его субъективных восприятии, которые ориентируют его сознание в смысле архаической действительности, хотя этот факт, следствие недостатка в сравнивающем суждении, остается для него совершенно неосознанным. В действительности же он вращается в мифологическом мире, в котором люди, животные, железные дороги, дома, реки и горы кажутся ему частью благосклонными богами, частью недоброкачественными демонами. То, что они кажутся ему такими, он не осознает. Но они действуют как таковые на его суждения и поступки. Он судит и поступает так, как будто он имеет дело с такими силами. Он начинает замечать это только тогда, когда он открывает, что его ощущения совершенно отличны от действительности. Если он более склонен к объективному разуму, то это различие покажется ему патологическим, если же, напротив, верный своей иррациональности, он готов придать своему ощущению ценность реальности, то объективный мир становится для него призраком и комедией. Но до этой дилеммы доходят только склонные к крайности случаи. Обыкновенно индивидуум довольствуется своей замкнутостью и банальностью действительности, которую он бессознательно трактует архаически.
Его бессознательное проявляется главным образом в подавлении интуиции, которая имеет экстравертированный и архаический характер. В то время как экстравертированная интуиция обладает той характерной способностью находить путь ?хорошим нюхом¦ ко всем возможностям объективной действительности, архаическая экстравертированная интуиция обладает чутьем ко всем двусмысленным, темным, грязным и опасным задним сторонам действительности. Для такой интуиции действительное и сознательное намерение субъекта ничего не означает, но за ним оно чует все возможности архаической подготовки такого намерения. Поэтому оно заключает в себе даже нечто опасное, подрывающее, которое часто находится в резком контрасте к благожелательной безвредности сознания. Пока индивидуум удаляется не слишком далеко от объекта, бессознательная интуиция действует как благотворная компенсация к несколько фантастической и склонной к легковерности установке сознания. Но если бессознательное становится в оппозицию к сознанию, то интуиции выступают на поверхность и проявляют свои пагубные воздействия, насильственно навязываясь индивидууму и вызывая навязчивые представления самого неприятного рода об объекте. Происходящий отсюда невроз бывает обыкновенно навязчивым неврозом, в котором за симптомами истощения скрываются истерические черты.